- Васька, Васька, выходи! Слышь, бомбят!
- Что говоришь-то? Кто бомбит! Скотину мне перепугал только!
- Радио включи! Немцы! Говорю тебе!
«Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков», - строгий и громкий голос по радио. Это было последнее, что я услышал. Сдернул с вешалки фуражку, забежал на кухню, сказал матери одну фразу: «На фронт, мам!» Она в слезы. На колени. Поцеловал в щеку, да так, что у самого градом из глаз посыпалось. А старушка моя сразу словно на десять лет старше стала.
- Васька, скорее!
И я ушел. Сказал бы мне кто тогда, что я мать больше не увижу! Сказал бы кто, что дом сгорит, как и десятки соседних домов! И Люська, теть Рая, дядь Боря – все заживо! Я бы остался подольше, хоть на минутку! Почему не насовсем? Нельзя! Родина зовет! А так, нет больше моей деревни Большое Заречье, нет моей старушки, скоро и меня не будет…
Прибежали с Ванькой мы на соседнюю улицу. Там очередь из мужиков выстроилась. Стол стоит, два командира и в кучу сваленные патроны, вилы и пара гранат. Да, вилы. С оружием тогда было еще напряжно. Десяток охотничьих винтовок если было – хорошо. Стариков отправляли работать на заводы, потому что на врага бежать они уже не могли. Детей и женщин – на поля.
- Командир, пусти на немца! - защитить свой дом стремился каждый.
Закинули нас в кузов, человек 20 сразу. Друг на друге сидели. Довезли до ближайшей станции. Толпа такая. Мужчины, едущие на фронт, женщины с младенцами на руках, дочери с косичками – все бегут, спешат к вагонам.
- Папка, ты же вернешься? - кричала голубоглазая девочка. Не знала она тогда, что отец не вернется. Его заберет война. Не знала и мать, что ее сына ждет концлагерь. Не знал отец, что его дочь, которая так отчаянно, в белом берете и с бинтами в руках, бежала за поездом, через два года окажется в «душегубке». Все это судьбы разных людей и их семей. Семей, которые разрушил враг, семей, которые ждали лишь одного дня – когда закончится война и придет долгожданный День Победы!
Я погибну. Чувствую. Здесь все живут одним днем. Сегодня ты стреляешь врага, завтра – враг убивает тебя. Меня отправили в танковый батальон, 117-я танковая бригада. Командир у нас был настоящий герой, капитан И.Н. Антонов. Вот, знаешь, говорят, за таким - и в огонь и в воду. Так вот, он был именно таким. С такой улыбкой, ему бы на лавочке с девками нашими деревенскими сидеть да семки щелкать. А он под танки лезет.
Помню 16 декабря 1943 года. Самый страшный мой сон. Да нет, что я вру себе, не сон это был - жизнь. Кусок жизни, который до сих пор не могу забыть. Семь часов утра. Командование приняло решение о наступлении. Атаковали противника в направлении Мехового и в сторону станции Бычиха, там выход на шоссе. Уже в девятом часу мы были на месте. Кто б дал тогда возможность закричать, я бы вышел и орал в поле. Как же страшно было! Мы с Ванькой в танке, слились в один комок нервов, друг за друга держимся, трясемся. Страшно! Но нельзя было струсить. В голове одно: я умру, да, но враг умрет раньше!
Мы двигались с какой-то бешеной скоростью. Наткнулись на противника. Немцы стреляли с огневых позиций. Еле обошли. Тогда думал, что не прорвемся. Оказалось, что это лишь цветочки.
Нервы сдавали. В полшестого вечера мы уже оказались рядом с деревней. Силы противника явно превосходили наши.
- Ванька, ну что, покажем им русский дух?
- Васька, и кузькину мать тоже покажем!
Наша рота вступила в бой. Потери - колоссальные и у нас, и у немцев. Фашист думал, что легко нас возьмет? Куда ему… Русский мужик за Родину всегда умереть готов. А немец только и может, что стрелять по команде – души нет в нем.
Командира нашего подбили в том бою. Но Антонов продолжал сражаться. Помню то чувство. Вижу, горит танк, а едет и бьет этих проклятых, бьет их! Говорю Ваньке: «Мы теперь не имеем права сдать бой!»
Три танка тогда командир уничтожил. Скольких гитлеровцев положил! Без него бы не забрали Бычиху. Но умер. Как отец нам стал за один тот бой. Знаю, что в сорок четвертом Звезду ему дали. Жаль, что посмертно. Забрала война такого мужика!
Мы взяли железные кружки, сняли свои фуражки, кинули земельки горсточку: «Прощай, друг, прощай, командир!». Тогда не нужны были имена и отчества. Перед мокрой землей и смертью все равны.
- Васька, а что с нами-то будет?
- Нам нельзя, Вань, мать дома ждет. Я сына еще не воспитал.
Прошла неделя. Ванька умер. Подорвал себя. Много ребят так погибло. Уж лучше пускай мать поплачет, чем плен, позор, на немцев работать. А что я его маме скажу – и не знаю.
Если попросите меня одним словом описать войну, я выберу – катастрофа. Пускай никогда Мир больше не настигнет эта страшная участь. Я чувствовал, что умру. И даже не в плену сгнию, а пристрелят. Написал письмо матери, чтоб хоть что-то от меня осталось:
«Сейчас сидим в доме, вокруг немецкие слова. Нас взяли в кольцо. Моих уже нет никого. Я спрятался. А что толку, найдут. Осталась пара патронов, а эти ж, душегубы, – не пожалеют. Да и не просим мы жалости! Прости меня, мама! Я тебя любил! Твой сын не струсил! Твой Васенька умер за Родину! 1944 год».
