В семье было два сына и любимица дочка Наденька. Отец был высокий, статный с ярко-синими глазами. Может, именно эти необыкновенные глаза и подтолкнули Татьяну, самую красивую, самую умную девушку школы к скорому замужеству. Синеглазый муж не очень поощрял её учебу в институте. Под разными предлогами Татьяна ездила на пункты приема экзаменов в межсессионный период, чтобы в настоящую сессию быть дома.
Один за другим родились сыновья, но Дмитрий, настаивая, говорил, что без дочки это не семья!
Когда подошло время жениться старшему, отец сразу предупредил, чтобы молодые не рассчитывали жить в их семье. Так он поступил и со средним, хотя жили Гладышевы в большом двухэтажном доме. Когда же пришли сватать дочь, то сразу сказал, что жить новая семья будет в доме невесты, что места больше, чем надо на две семьи. Сваты от такого напора даже засмущались, но перечить не стали. Надежда уговорила любимого Сережу, что традиции придумали люди, а значит, они и нарушать их могут.
Зажили молодые дружно, ладно, все работали, был достаток. Все деньги - в «общем котле», как любил говорить отец. У Надежды тоже родились сыновья, они унаследовали от деда цвет глаз. Часто по вечерам он сажал малышей к себе на колени, нежно гладил их светлые вихры и приговаривал: «Соколятки вы мои, соколятки».
Братья Надежды один за другим уехали из станицы, обосновались в сибирских городах, в гости приезжали редко. Родители Сергея переехали к дочери, чтобы помогать управляться с детьми. Перед отъездом предложили перейти жить в их дом, но к тому времени заболела мать.
Дом продали, дали денег на машину и уехали.
Мать умерла ранней весной, но зимой, когда она могла сама передвигаться по комнате, позвала свою Наденьку в кладовку и, отодвинув лист фанеры, который служил как бы перегородкой, показала дочери коробки с посудой, стиральную машину, пылесос, печь, свернутый в рулон ковер. Надежда от изумления не могла произнести ни слова.
– Доченька, об этом никто не знает, это тебе на «черный» день, – прошептала пожилая женщина.
Очень хотела Надя рассказать Сергею о материнском кладе, но дала слово молчать, а особенно скрывать от отца.
На похоронах Татьяны было больше половины станицы. Много добрых слов от земляков в её адрес услышали и дети, и внуки!
Отец казался мертвым, он ни с кем не разговаривал, ни на кого не смотрел, сидел у гроба, опустив голову.
После поминального обеда на сороковой день он пришел домой очень поздно, затем это стало повторяться по два-три раза в неделю.
Надежда думала, что он горюет о матери, заезжает после работы на кладбище, но оказалось всё не так. В начале осени он позвал дочь к себе в комнату и сказал:
– Всё, пожили вместе, хватит! Постарайтесь через месяц найти жилье и освободить дом. Эти слова были сильнее, чем удар грома.
– Папа, а куда же мы пойдем? – всхлипывая, поинтересовалась Наденька.
Она попыталась обнять отца:
– Ты что, шутишь так? Ведь мы вместе обустраивали дом, всё подворье! Нам идти некуда!
Отец отстранил ее:
– У тебя есть муж, вот он пусть и решает! Мне нужно свою жизнь устраивать, я и так три года нюхал лекарства, да слушал стоны!
Сергей, узнав о предложении тестя, только поднял вверх руки и сказал: «Чудны дела твои, Господи, но это сверх всех чудес!»
Надежда проплакала всю ночь, а утром пошла к сестре матери.
– Наконец-то Дмитрий свою натуру обнажил, а то все маскировался! Не горюй, переезжайте ко мне, все поместимся, – с особой грустью в голосе сказала родная тётка.
Сергей с Надеждой объявили, что через неделю уедут, на что отец сказал:
- Взять можете только своё шмотье, а остальное не сметь, всё буду сам проверять.
На следующий день Надежда, попросив у друзей прицеп, на своей машине перевезла из тайной кладовки то, что мать приготовила на «черный» день. Тетя Валя перешла жить в летнюю кухню, а племянница с семьей обосновалась в доме. Отец тщательно пересмотрел содержимое ящиков дочери, а когда та захотела взять ковер, подаренный на свадьбе, сказал:
– Это когда было! Молодые, ещё себе купите!
Больше всего Надежду поразило, что он ни слова не сказал о внуках-соколятах, о том, где же будет жить его любимая дочь. Но главный удар он припас на ту минуту, когда Надя уходила из родного дома: «Забери это, мне оно без надобности», - и протянул ей три больших альбома с фотографиями.
Заливаясь слезами, молодая женщина села в машину, и Сергей резко рванул от ворот: «Ну, это уже перебор!»
В этот же день в отчем доме появилась новая хозяйка, а через неделю на обочину дороги были выставлены четыре огромных мешка с вещами Татьяны, посудой, кухонной утварью.
Соседи, жалея Надежду, убрали всё от чужих глаз и рук. Перекладывая материнские вещи, Наденька поливала их слезами. Братьям она долго не решалась ни написать, ни позвонить, но приближалась годовщина смерти матери, нужно было определить время и место проведения поминального обеда. Братья приехали заранее и почему-то не очень удивились такому решению отца:
– Надюшка, сестренка, успокойся, мы тебе поможем!
Поминали Татьяну в станичном кафе, людей пришло много, каждый старался сказать доброе слово. Но что больше всего поразило Надежду, все станичники, смущаясь, совали ей, кто сотню, кто пятьдесят рублей.
Отец на поминальный обед не пришел, соседи сказали, что ещё вчера куда-то уехал с молодухой.
Братья звали Надежду и Сергея с собой в Сибирь, но те отказались, ссылаясь на то, что дети не перенесут перемены климата, да и могила матери держала. Братья за неделю так и не встретились с отцом, хотя несколько раз приходили в родительский дом. Новая хозяйка не пустила их даже во двор, за калиткой сказала:
– Вылетели из дома, соколы, вот и вейте свои гнезда, а здесь вам нет места.
Перед самым отъездом дети подкараулили отца на перекрестке и принудили остановить машину. Он нехотя вышел на тротуар, но на сыновей глаз не поднял, смотрел исподлобья.
Братьям даже показалось, что отец и ростом стал меньше, как-то ссохся весь, да и глаза уже не напоминали васильки. Сыновья, стоя напротив, глядели на родного, такого вроде бы близкого, но в то же время почти чужого человека и не находили слов. Какое-то время все молчали, а потом отец хриплым голосом произнес:
– Хоть я вас и породил, но убить меня должны вы. Простите, сыны, запутался я, сам не знаю, как во мне зверь проснулся!
Сыновья, готовые говорить отцу горькие, даже обидные слова, стояли пораженные. Они привыкли, что отец у них красивый, сильный, всегда всё делает правильно, а сейчас они видели растерянного, потухшего, жалкого человека. Неожиданно он поднял глаза и с жаром заговорил:
– Не бросайте меня, возьмите с собой, в станице мне всё равно жизни нет, а вину свою я искуплю, поверьте мне, измаялся я!
Вечером он принес коробку с документами:
– Пусть у тебя, доченька, побудет, ты уже выросла, всё поймешь, а, может быть, когда-нибудь простишь!
Ночью Гладышевы уехали к поезду. На прощанье братья обнимали и целовали сестру, зятя, племянников, отец стоял в стороне, опустив голову, сжимая кулаки. Только по хрусту пальцев можно было понять, как он страдал.
|
